Василий Бородин о книге Николая Барабанова "Льдинки-лысинки"
1. Август, 2019 в 11:47,
Нет комментариев
Первая книга автора, известного в 2000-е в Живом журнале как bonechkin,
наводит на резкость всё, что мы помним о духе поэзии и короткой прозы
2000-х — своеобразном ренессансе и самоотмене-изнутри той суммы
художественных и жизнестроительных тенденций, которую до сих пор проще
всего называть андеграундом. Написанные, как кажется сначала, узнаваемым
и уже принадлежащим истории способом специфических, от слова к слову,
сдвигов-ускорений-взрывов, эти тексты производят освободительный эффект и
вообще нужны-сейчас не как — для своего времени — эстетически
новаторские, а как — именно на нынешнем общем фоне — этически
независимые и мощные. Та сугубо языковая чёрная клоунада на материале
изнанки собственной внешней и, преимущественно, внутренней жизни, что у
Егора Летова вела к встрече с, так сказать, высшим, у Василия Ломакина —
ветвится нескончаемым фракталом в привычно-хтоническую пустоту и тоже
освобождает от себя человека, у Барабанова действует как рентген:
читатель не может сказать этим текстам «это не про меня», и рутинный
самовоспроизводящийся «ужас себя», оказываясь на свету безжалостной
осознанности, предстаёт — не поймёшь, ерундой или смертным приговором.
Писать о том, о чём написаны тексты Барабанова, трудно даже в режиме
многослойного остранения: патологии восприятия или влечения,
затянувшиеся и проевшие жизнь химические приключения или страх давно уже
взрослого человека перед невротической тиранией родителей, — при этом
подлинный «лирический герой» Барабанова находится скорее вне этих
узнаваемых ситуаций, он вообще почти не антропоморфен: это какой-то
ничей ниндзя из нескольких пикселей, переводящий всё происходящее в плоскость, буквально расплющивающий любую проблематику,
как бездомный расплющивает пяткой ботинка пустую пивную банку. Это
расплющивание (материала реальности) кажется сейчас главной доблестью и
главным же тупиком языка всего авангарда и поставангарда, стратегией
беспримесно аскетической и героической, и встречи с более или менее
новыми текстами, следующими такой стратегии, сейчас редки — и вызывают
ту смесь радости и священного ужаса, за которой не может не последовать
хотя бы частичного обновления собственных способов думать.я был в степи среди своей родни / и привели барашка пастухи / барашек был весёлый как они / сказала мама: коля, не смотри // но всё ж украдкой я из-за плеча / оружье над барашком осветил / барашек умер, но цела земля / отец как нож пропал в её шерсти
Источник: "Воздух", 2017, №1